Знакомство с дедовщиной

Перед отпуском время спрессовалось до невероятия. Казалось, даже суток не хватит, чтобы выполнить всё намеченное. Конечно, можно и упрекнуть командира, который не успевает выполнить всё, что необходимо. Но не рано ли? Ведь по существу прошло с того момента как я вступил в должность всего четыре месяца. А сколько проблем.

Одна из них особенно беспокоила.

Прошло осеннее увольнение в запас солдат и сержантов, выслуживших установленные сроки. Вот это самое увольнение и оставило загадку, которую надо было обязательно разгадать.

Командиры взводов незадолго до увольнения в запас «старослужащих» стали замечать, что у солдат, призванных на службу весной, стали пропадать новые шинели и шапки, а взамен их они находили на вешалках старые, сильно истрёпанные. Зато у тех, кто собирался домой, неожиданно появились шинели новые, почти с иголочки, да и шапки чуть ли не с прилавка магазина. Солдаты, собираясь домой, оборудовали шинели всякими неимоверными способами. Конечно, я боролся с уродованием формы, но они, видимо, всякие клоунские прибамбасы прятали, чтобы потом нацепить уже в поезде.

Но не это было главным. Главным было то, что у солдат первого года службы оказались старые ношеные переношенные шинели .

Построил роту, точнее ту полуроту, которая была в расположении. В караул решил съездить потом, чтобы осмотреть шинели отдыхающей и бодрствующей смен. Приказал принести в канцелярию роты все новые шинели, которыми обзавелись увольняемые в запас. Затем мы с замполитом и старшиной роты стали вызывать поочерёдно всех солдат весеннего призыва, у которых пропали шинели, и которым пришлось ходить в лохмотьях, неизвестно кому принадлежащих. Совсем-то без шинелей они не остались.

Никто из солдат первого года службы ни в одной из шинелей и новеньких шапок свои не признал. Оставалась надежда, что хитрецы, стащив шинели, поменялись ими с такими же вот деятелями из той полуроты, что была в наряде.

Поручил старшине, когда повезёт ужин по караулам, проверить шинели там и если что заметит, немедленно вызвать меня. Нет, новые шинели были не ротными. Дело в том, что внутри каждой шинели, каждого кителя и даже рубашки вшиты бирки, на которых указано, где данное обмундирование произведено.

Вызвал начальника склада, который получал эти шинели в Вышнем Волочке и выдавал молодым солдатам. Он твёрдо сказал, что шинели не с его склада.

Тогда стал вызывать в канцелярию увольняемых в запас. Нужно было спешить. Оставались считанные дни. После их отправки мы должны были сразу ввести в строй осенний призыв. Сейчас вновь призванные солдаты проходили курс молодого бойца, в обиходе – карантин – и жили в соседнем помещении рядом с санчастью. Туда вход был строго запрещён. Всё было под контролем, и ни одной шинели или шапки у молодых солдат не пропало.

Добиться чего либо от увольняемых в запас было сложно. На вопрос, откуда новая шинель, был стандартный ответ.

– Купил во время несения караульной службы по сопровождению грузов.

Да, был у нас и такой род деятельности. Существовали в то время специальные подразделения, занимающиеся сопровождением грузов. Служившие там солдаты были почти постоянно в пути. Разъезжали по всей стране. Небольшой караул – начальник и три караульных. Все вооружены, причём при них не только карабины или автоматы, но и полный боевой комплект, предусмотренный для такой службы. Что бы там не говорили, а доверяли срочникам столь ответственные задачи. И происшествия неприятные были редкостью. Читали нам регулярно приказы с грифом секретно, если что случалось.

Иногда этих караулов просто не хватало, и для сопровождения срочных грузов приходилось выделять солдат роты.

Вот и объясняли хитрецы, что купили, мол, шинели у прапорщика на складе в той части, в которую груз возили.

Конечно, шито белыми нитками такое объяснение. Но поди, докажи обратное. Перед «дембелем» из дому солдатам приходили по почте деньги и порой немалые. Чтобы доехали чада до дому весело, чтобы купить могли что-то по дороге, ведь были и такие, что из глуши призывались. Так если деньги есть, отчего бы и шинель не купить?

Но тогда почему же одновременно с «приобретением» новых шинелей где-то, как они говорили, далеко-далеко, в роте пропадали новые шинели?

Не у всех, конечно, молодых солдат шинели были украдены. Ну пусть у десятерых, пусть у семерых, пусть даже у пятерых – в любом случае безобразие.

Я чувствовал, что в роте есть дедовщина, может, и не такая жестокая, как процветала в иных частях, но была, была, несомненно.

Явных признаков не замечал. Избитых солдат ни разу не обнаружил. Проверяли мы всю роту на утренних осмотрах тщательно. Внезапно приглашал я на такой осмотр начальника медицинской части лейтенанта медслужбы Захарова, ну и проверял он, нет ли синяков, ссадин.

Это нужно было даже не только для того, чтобы выявить обиженных, а что бы желающие обидеть молодых знали – можно и попасться. Сам, может, и не пойдёт жаловаться обиженный солдат, но если его припрут командиры к стенке, вполне может расколоться. Ну а дальше? Дальше неведомо, что будет. Может и не рассчитывали на что-то большее, чем гауптвахта желающие помахать руками «старички», а всё же и гауптвахты побаивались, особенно первой камеры с водичкой. Знали, что спуску не будет.

Я же не уставал предупреждать, что карать за это омерзительное явление буду очень жёстко, вплоть до предания суду военного трибунала. Ну, положим, в суд военного трибунала и в дисбат никто не верил – не было ещё такого на памяти солдат роты. А всё же остерегались.

Ну а кто такие эти старички, довелось мне узнать ещё в суворовском училище. Не на себе испытать, но наблюдать довелось, как бесчинствуют «старички». А случилось это в госпитале.

Зимой, после каникул, когда я учился в 9 классе СВУ – тогда ещё не называли классы курсами – неожиданно у всех без исключения суворовцев стали брать мазки из горла. Делали это быстро. Приводили строем роту за ротой в санчасть, причём всё организовали так, что никаких контактов между ротами не допускалось.

Что такое? Пояснили туманно. У кого-то из суворовцев, причём, не уточнялось, в какой роте, вскоре после возвращения с каникул обнаружили дифтерит. Суворовца немедленно отправили в Калининский гарнизонный госпиталь, что располагался на противоположной стороне Волги почти напротив училища, разве что чуточку выше по течению.

Первыми сдали эти самые мазки суворовцы нашей второй роты, из чего можно было догадаться, что именно в нашей роте и обнаружен заболевший.

Военные медики работали быстро, всё было отлажено в совершенстве.

Не успели опомниться от стремительного медосмотра со сдачей мазков, как, снова совершенно неожиданно, едва ли не на следующий день во время построения на занятия после второго завтрака, из канцелярии вышли командир роты, начальник медслужбы училища и ещё какие-то люди в белых халатах. Командир роты сам зачитал список суворовцев и приказал выйти из строя. Я оказался в этом списке.

Всех остальных суворовцев отправили в классы. Ну а нам велели взять туалетные принадлежности из прикроватных тумбочек, предупредив, что никаких личных вещей, разве что кроме тетрадок, конвертов и авторучек для писем, брать с собой не рекомендуется.

– Вы все направляетесь в Калининский гарнизонный госпиталь, – объявил командир роты подполковник Семенков, – причём, в инфекционное отделение, поэтому никакие личные вещи назад взять при выписке не удастся. Военная форма одежды будет подвергнута дезинфекции, так что в карманах ничего не оставлять.

Вот этаким образом большая группа суворовцев второй роты, причём, в общем-то совершенно здоровых, оказалась в госпитале. Перестраховка? Возможно, но лучше перестраховаться, чем получить разгул болезни, опасной самыми губительными осложнениями.

Началась госпитальная жизнь. Посещение больных исключено. Даже родителей не позвать. Книгами пользоваться можно лишь из библиотеки инфекционного отделения. Видимо, их там каким-то образом обрабатывали. Из личных вещей с собой только зубная щётка, мыло, да зубной порошок, ну и авторучка, конверты, да тетрадочка обычная со страницами в клеточку.

Понятно, когда человек болен, а здесь-то. Ни тебе температуры, ни першения в горле или ещё чего-то неприятного. Так и процедур ведь никаких, только осмотры врача, периодическая сдача анализов, ну и витамины в кисло-сладких шариках.

Медленно привыкали, осматривались. Отделение не маленькое. Кроме суворовцев, лежали там солдаты срочной службы. Вскоре мы с ребятами заметили, что среди солдат существует какая-то странная иерархия. Одни ходят гоголем, в уборке помещений не участвуют, в столовой им их же товарищи прислуживают. Но самое интересное, если это можно назвать интересным, а не каким-то другим, более веским словом, происходит вечерами.

Инфекционное отделение разделял довольно просторный холл с пальмами вдоль стен, обычными солдатскими столами, такими же, как в классах училища, со стульями, расставленными у столов и вдоль стен и телевизором в простенке между окон на небольшом постаменте, водружённом на стол. Телевизор с небольшим экраном и линзой перед ним. Тогда ещё редкостью были телевизоры. Смотреть такой удобнее всего, когда сидишь против экрана, а не сбоку.

Вечерами солдаты складывали какое-то странное сооружение. Сдвигали три или четыре стола, на них ставали ещё два, пирамидкой, а уже на этот третий, единственное в холле кресло устанавливали.

Приходили важнейшие из солдат персоны. Самый главный забирался в кресло, чуть ниже, прямо на стол садились его, видимо, подручные, меньшие по иерархии, ну и так далее.

Кто-то из наших ребят сообразил, что это за фокусы и пояснил:

– На самом верху «старики» рассаживаются, ниже – «черпаки», ещё ниже – «молодые» или «салаги». «Старики» – солдаты третьего года службы, «черпаки» – второго года службы, ну а остальные – первогодки.

Не укрывалось от наших глаз, что первогодкам постоянно приходилось прислуживать «старикам». Если что не так, за них, по указанию тех самых стариков, брались «черпаки».

Суворовцев «старики» сначала не трогали, присматривались. А тут вдруг приехал навестить нас начальник училища генерал-майор Борис Александрович Костров.

Посмотрел, как устроены суворовцы, как кормят в столовой. Паёк-то не такой как в училище. Ну и приказал привозить ежедневно из училища те добавки, которые суворовцам полагались: два яблока, сок, повидло, печенье, даже булочки.

Это несколько взбудоражило «стариков» и они, видимо, стали уже подумывать о том, что пора бы данью и суворовцев обложить. Но побаивались. Присматривались. И всё же гроза явно надвигалась. Противостоять здоровым детинам сложно было. В армию-то в ту пору призывали в 19 лет, да на три года! Значит, было этаким вот «старикам» года по 22, а то и 23, а суворовцам нашей второй роты – всем по 15 лет.

Думаю, что всякие моральные вопросы, дети там перед ними или не дети для тех, кто назначал себя в разряд «стариков», коим всё можно, всё дозволено, казались химерой.

Если у молодых солдат даже масло и компот отбирали, как тут не позариться на печенки, особенно если среди стариков тех были призванные с правобережных окраин некоей ныне столь популярной в СМИ бывшей республики. На майдане киевском вон за гэмэошные печенки от Нуланд они, что можно продать, продали. А тут ещё и повидло, и яблоки. А ведь те, кто назначал себя в «старики» со всеми последствиями сего назначения, ни чести, ни совести во все времена не имели.

Гудели, бурлили «старики», начали уже «черпаков» на разведку подсылать. Подошёл к нам один такой засланец. Столы суворовцев в столовой через небольшой проход стояли.

– Ну и что? – спросил. – Не пора ли дань старикам платить? Вон печенки, вижу, варенье всякое, яблочки. Думайте, а то ведь оно не в жилу как-то. Сами жрёте… На ужин что б собрали малеко. Не убудет…

Был у нас крепыш Витя Дурягин. Ничего не боялся. Встал и громко так предложил:

– А пусть он сам, этот ваш хозяин, придёт и возьмёт. Так я говорю?

– Пусть подходит, отчего ж, – поддержали мы его.

– Ждём в гости! – сказал ему Георгий Казбеков.

– Ну, ну. Непонятку корчите. Глядите ужо.

После обеда мы собрались в одной из палат. Решили дать бой.

Оставалось ждать вечерней развязки.

Но развязка отложилась сама собой – новая волна накатилась на инфекционное отделение. Не понравились военным медикам анализы у большой группы суворовцев-выпускников. Ну и оказались эти ребята в госпитале. Конечно, и они по возрасту уступали важным персонам сложившейся в отделении иерархии. Выпускникам было в среднем по восемнадцать лет, а старикам, как мы уже прикинули – по 22-23 года. В суворовское-то ребят более старшего, чем положено, возраста не принимали, а на срочную попадали и те, кто по разным причинам не призвался прежде со своими одногодками. Но зато какие у нас были ребята! Среди выпускников – не тех, что в госпиталь попали, а вообще – был Сергей Маспанов, мастер спорта международного класса по прыжкам в высоту, был Ванцовский (имя не помню), мастер спорта по метанию диска. Да и остальные суворовцы-выпускники – ребята не промах. Седьмой год учились! Седьмой год носили военную форму. В огонь и в воду готовы.

А тут какие-то «старики»!? Что это и с чем едят, подобное явление?!

Конечно, нормальному человеку трудно себе представить, чтобы 22-23 -летний детина оказался со столь примитивным строением мозговых своих центров, что отнимал у младших кусочек масла или стаканчик компота, а потом забирался на пирамиду из столов и стульев, чтобы смотреть телевизор непременно с верхотуры, надо или не надо, но именно с верхотуры. Но это нормальному трудно представить. Но ведь нормальными то людьми становятся в жизни, к сожалению, далеко не все.

Наполнилось шумом отделение. Да вот «старики» не сразу поняли, что это за пополнение к суворовцам прибыло. Решили, что такие же скромные мальчишки.

Впрочем, до дележа продуктов в столовой дело не дошло. Во время ужина «старики» всё же решили присмотреться, кто это ещё прибыл в госпиталь. А всё решилось в ближайший же вечер.

Суворовцы второй роты предпочитали вообще не ходить смотреть телевизор. По холлу с высоты пирамиды извергался, далеко не отборный, а скорее омерзительный мат. «Старики» постоянно высмеивали и оскорбляли молодых солдат. Всё это не могли нейтрализовать даже и хорошие телепередачи.

Ну а суворовцы-выпускники в первый же вечер забрели в холл. Удивило их странное сооружение посреди помещения. Попробовали посмотреть, что там по телеку показывают, да ведь не посмотришь. Чтобы больше народу могло увидеть что-то на экране, надо подальше расставить стулья. А в таком положении хорошо видно экран только местной «элите» в составе «стариков» да «черпаков».

Один из выпускников спокойно сказал:

– Эй, мужики, не дело это. Разбирайте ка свою пирамиду и дайте всем посмотреть телек.

Что там полилось с верху из возмущённых уст обезумевших от вседозволенности «ферзей» передать трудно – ни бумага, ни экран компьютерный не выдержат.

Между тем подошло ещё несколько суворовцев-выпускников.

– Мы тоже умеем на таком языке общаться, да только не дело это. Слезайте ка оттуда. И разбирайте пирамиду.

Наступила тишина. «Черпаки» предано смотрели на своих хозяев, молодые солдаты – с надеждой на столь странных мальчишек, которые не боялись заговорить с властителями отделения, да и с самым из них главным.

Дурягин обошёл палаты второй роты и сказал кратко:

– Нам надо быть рядом с выпускниками. Айда в холл.

Когда вышли в холл и остановились у дверей, с вершины пирамиды лилась непечатная речь, уже сдобренная угрозами, самыми изощрёнными.

Один из суворовцев-выпускников сказал с ухмылкой:

– Мой батя войну начинал в истребительном полку ПВО Москвы. Вот так шли заразы фашистские клином на столицу. А чтоб клин тот рассеять, наши ведущего сбивали. И все враз, врассыпную. Стадо! Стадо с вожака надо громить…

– Чо-о там вякаешь? – донёсся с верхотуры вопрос, сдобренный «стариковской» лексикой.

– Ну что ж, с вожака, так с вожака! – сказал высокий, плечистый суворовец, – будем учить.

Вежливо попросив расступиться бессловесный молодняк, суворовцы мгновенно вскочили с разных сторон на столы и сбросили «черпаков», которые оставались на всякий случай в положении «и нашим и вашим». Затем добрались до верхнего стола, скинули двух прихлебателей главного заправилы, а его, подхватив с двух сторон за руки и за ноги, швырнули задним местом на пол.

Вот как сейчас помню грохот падающих стульев, истошный визг недовольных. Мат перемат ферзя, сменившийся воем от боли.

Прихлебатели и черпаки мигом исчезли. Заправила корчился и рыдал на полу от боли и обиды. С каждой секундой вопли его становились всё сильнее. Прибежала дежурная медсестра.

– Что, что здесь произошло?

– Понастроили тут всякого, да и свалились с неё, – сказал один из молодых солдат.

– Да, да, сам свалился, – раздались подтверждения со всех сторон.

Хватило ума и у заправилы, процедить сквозь зубы, что упал он сам. Наверное, понял, всё-таки, что разборка этого падения неминуемо приведёт к разбору всего его поведения в отделении, ущемления молодых, в том числе и лишения их масла, компота и прочего, прочего, прочего.

А здесь ведь не его часть, где, не желая судимости, помогут всё замять и скрыть. Здесь легко загреметь под военный трибунал.

Все негодяи хорошо понимают и учитывают этакие вот нюансы.

Услышали предварительные разговоры и подручные верзилы, и «черпаки», что осторожно наблюдали за происходящим, выглядывая в дверь из коридора, ведущего к их палатам.

А с заправилой дела оказались плохи. Прибежал дежурный по госпиталю, осмотрел продолжавшего выть пострадавшего, и вызвал дежурного хирурга.

Заправилу после очередного осмотра, немедленно отправили в оперативную хирургию с подозрениями на перелом где-то в области той части тела, которая с высоты соприкоснулась с полом.

Подручные верзилы и «черпаки» всё так же с ужасом выглядывали из коридора, не решаясь выйти в холл.

К счастью, никакого расследования не было. Поверили врачи, что сам упал старичок со своей пирамиды.

Мир и покой воцарились в отделении. Уж если малость и хулиганил кто, так это сами суворовцы. Да и понять же надо – ребята не хилые, а уложены на лечение, а от каких недугов, им самим и неведомо.

Лежали в отделении солдаты разных сроков службы. Немало было и таких, кто третий год служил, но младших не обижал и вёл себя нормально, правда, вот пресекать бесчинства одногодков не решался. Что ж, бывают традиции добрыми, а бывают и порочными. Добрые развивать надо, а дурные выжигать и чем жёстче и непримиримее, тем лучше для любой части, любого подразделения, словом, для любого воинского коллектива.

Тогда уже пришло понимание, что дедовщину закручивают самые низкие и мерзкие трусы, которые, едва почувствовав силу противодействия, превращаются в тихоней, только бы избежать расплаты за свои бесчинства в период вседозволенности, а такие периоды рано или поздно заканчиваются.

Вот командует подразделением офицер безвольный, да к тому же заботящийся о том, чтоб взыскание за раскрутку ЧП не получить, ну и покрывает происшествия, покрывает мерзавцев, пытаясь действовать уговорами. Но едва лишь сменит его офицер принципиальный, честный, требовательный, думающий прежде о деле, а потом уж о том, как бы время убить, да очередную должность получить, и заканчивается период вседозволенности, и храбрые «старички» становятся паиньками, да стукачами первостепенными, ежели замполиту таковые понадобятся.

Вот такой небольшой опыт был у меня во время учёбы в суворовском, а в Московском ВОКУ и вовсе никакой дедовщины, разумеется, не было. Не было её и в 1-й отдельной бригаде охраны Министерства обороны. В бригаде той уже в то время набирали сразу целый батальон одногодков. Это было возможно, потому что заступали в караул целым и батальонами, а батальонов только в одних Чернышевских казармах три. Вот и несли трёхсменку основное время, а когда увольнялся целиком один из батальонов, временно устанавливалась двухсменка, пока молодняк не достигал соответствующего уровня готовности к несению караульной службы.

Словом, не успел я ещё ко времени вступления в должность командира 417 отдельной местной стрелковой роты как следует познакомиться с дедовщиной, хотя ненавидел это явление всеми фибрами души.

Очень хотелось понять, каким же образом исчезают новые шинели у первогодков. Хотелось поймать негодяев. Даже с начальником военно-пожарной команды провели совместную операцию. Но и она ничего не дала. Да и не было там у тех, кто увольнялся, новых шинелей. Свои-то не так истрёпаны, ведь если солдаты роты ходили в караул, как говорят, «через день на ремень», то дежурство у военных пожарников было несколько иным – дежурная смена была в полной готовности к немедленному выезду на объект, если там, не дай бог что-то случится.

Всё что было можно, мы с замполитом сделали, но ничего не нашли, ничего не определили.

Я уж подумывал, неужели хитрецы ротные действительно где-то вдалеке купили эти шинели? Правда, новые шинели были и у тех, кто ни разу не ездил сопровождать грузы. Объяснение простое – товарищ попросил, товарищу купил.

– Ну что ж, на этот раз один ноль в их пользу, – сказал я замполиту.

– Да, с трудом верится в их сказки. Но что поделаешь – не пойман, так и не вор.

И решили мы пока шум не поднимать, но при очередном увольнении в запас аккуратненько разгадать этот ребус.